Александра Хольнова. От огня и к огню

Александра Хольнова родилась и выросла в Москве, окончила филологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, преподает итальянский язык.

ОТ ОГНЯ И К ОГНЮ

***

Мне кажется, мы больше не жилец.
Мы больше не шмели, не куропатки,
нам воздуха и времени в обрез,
в обрез себя. Корабль без оглядки 
плывет по дну, уходит водолаз
под мягкие пески (но под колеса!..)
Шкатулку сна убрали под матрас,
нам голос наш, что тонкая заноза
под детским ноготком, тяни ее, тяни,
поддень иглой. Она не поддается.
Мы были тени, были мы — в тени,
в которой скоро свет перевернется.

***

От огня и к огню, и опять полилась,
прилипая к ногам, та февральская грязь,
оплетая стволы, подбираясь к рукам
или к веткам моим. Под хрущевкой Адам,
то ли хрящик его, то ли клапан какой
омывается, точится сточной водой.

Объясняю на пальцах: лава полная сил 
пеленает меня, наполняет графин,
геология крови — здесь нету имен,
коронован мой первый посмертный псалом.
Я тебе говорил, здесь нет запахов, но 
есть цветà: темно-серый — базальта.

***

Смеркается. Расколотый берилл
замерзших рек врезается в ладони,
я снова кровь свою заговорил,
и треснул лед в глубоком водоеме.

Над головой летит лебяжий пух,
никак нельзя остановиться, 
густой, глубокий водоем
глазного яблока дымится.

***

Засуха. Горе рассудка.
В горло вросла незабудка.

Белый на белом — картина,
падает снег, и лепнина
снежная с шапки не сходит.

Завтра и здесь обернешься:
дома не станет. И кем ты
будешь тогда, беспросветный.

                          ———

Царство, подцарство, семейство.
Первый – победный – Немейский
кончился месяц весны.

***

Толкование снега, сгущается день,
тянет небо истертую нитку.
Все уходит из рук, это бочка без дна,
ангел мой совершает ошибку:
ошибается в датах, в созвездьях, в уме, 
в обесточенной венке у брови.

Неразобранный снег. Вишни заспанных глаз
синий дождь синим лезвием ловит.

***

Пролетает голубка в ведре.
Это было ведро или горе
оловянным валялось ведром
на лужайке под пристальным градом? 
Метит в воду стальное перо,
синих глаз рассыпаются ядра.
Аллилуйя! — кричи, не кричи,
праздник кончился, весело пели.
Смерть твою мелкий град раскачал
и рассыпал зерно в колыбели.

***

Растрепанное дерево в огне,
намоленное дерево земное,
синеет лес. Куда тебя привел
последний голос, говоривший,
что ты уступишь место для зимы
и ляжешь в опустевшие скворешни 
зерном и солью? Соль земли 
опустишь на язык, и подорожник
оставишь на ожоге. Королевства
зимы и смерти, жизни и ручья
живой воды – я ничего не видел.
Но дерево, растущее в огне,
я вижу каждый смертный день,
короткий день моей медвежьей жизни.

***

Змейка шва на строке,
искалечен мотив,
синих жилок эмаль —
переплыть, перейти,

продолжать этот свет,
отпугнуть долгий сон:
пусть цветного стекла
хлынут звезды в лицо.

***

Опять оно — несказанное «или»,
меня и смерть мою разъединили,
царапины раскрыли и туда
стекал металл; грошовая руда
ложилась в капилляры и сосуды,
какой по счету я разбил сосуд?
Осколки белого фарфора 
сороки по небу несут.

Несут весну: тяжелое соседство,
проклятье, вырванный звонок,
разбитой плитки собранную фреску.
Изучен хрящ и мелкий позвонок 
упавшей ветки, старого засова
язык освоен, сломан язычок.
Летит осколок клюва невесомый,
и свет по желобу течет.

Август

Я выбросила ключ. Пересыхает 
серебряное горлышко реки, 
царапаю шершавые колени.
На корм земле, вороне, рыбе,
пока все реки в миг не пересохли,
брось кислый мякиш. Сплю и говорю
с костлявой рыбой, вставшей поперек
речного горла. Сплю и говорю,
и грязным ногтем пачкаю колени.
Я не хочу быть где-нибудь еще.

Обложка: Арина Ерешко